Мой творческий метод кратко можно определить как «вычитание случайностей» во имя художественной выразительности и проникновения в сокровенную суть явлений. Предметный мир, дематериализуясь в произведении, трансформируется в язык пластики, где действует свет, ритм и цвет. Возникает некая двойственность реального и ирреального. С ней- то я и работаю. Когда удается претворить разнородные впечатления жизни в целостный цветопластический организм картины, где все формы не только согласованы, но пронизаны едиными токами энергии, она обретает самостоятельное бытие*

Искусство – это способность любить, быть открытым миру. Именно в силу этой способности искусство объединяет людей высшей творческой радостью. Попытаюсь сказать это точнее. Когда мне стало ясно, что ненависть разъединяет, а любовь объединяет, потому что она открывает человека, мне стали понятны слова Александра Блока о том, что лишь влюбленный имеет право на звание человека. Это в широком смысле, в широчайшем. Только через способность любить может быть достигнуто созидательное начало, и наша жизнь осмысленна в той степени, в какой мы способны к созиданию. Отсюда возникает то, что определяет мое отношение к искусству не только как к профессии, сколько как к состоянию духа. При этом, конечно есть профессиональные критерии оценок, точки отсчета. Но к такому пониманию, такому видению я шел долго и трудно*

Мало сказать, что мне нравится русское средневековое искусство (иконы, фрески) – оно оказывает на меня большое воздействие, раскрываясь по мере моей готовности его воспринять. Для меня существенна внутренняя направленность этого искусства, его обращение к самым основам бытия, исповедальный характер его в целом. Это огромный урок для нас сегодняшних. Нам так не достает того мирного духа, к которому были устремлены усилия древнерусских мастеров и в котором они так много преуспели. Не могу не отметить ещё одного важного свойства этого искусства – оно являет не волю автора, а откровение его*

Замыслы – чаще всего рождение работ непредсказуемо. Моя тема всегда со мной. Реагирую на мир всегда, толчком к возникновению, реализации работ может быть что угодно: фигура на дороге, ворона на ветке, дыра в стене, проем и т.д. Как возникают работы? Бог знает! Я и не пытаюсь анализировать, как они возникают, ни к чему. Я их не придумываю, они скорей меня настигают, если можно так выразиться. Моя забота быть готовым к этому, и далее выяснить свои отношения с листом красками*

Графический лист, картину, я воспринимаю не как окно в мир, но как самостоятельный, законченный в себе мир. Мне трудно приступать к работе пока не возникает пластическая интонация того, что вначале, как бы предчувствуешь, чем осознаешь. И лишь в процессе работы что-то проясняется, обретая свое место, энергию и значимость в общей структуре листа. Но, говоря, проясняется, я менее всего имею ввиду повествовательность и логику, но я имею ввиду зрительное мышление – это значит, что, вступая во взаимосвязь плоскость и пространство, белое и черное, свет и цвет, форма и цвет и т.д., возникает определенная энергия взаимодействия участвующих элементов. Под этим я понимаю пластическое содержание произведения. В таком пластическом содержании, которое раскрывает мне мир и позволяет осознать себя в этом мире, я вижу смысл и цель своей работы*

Работаю я преимущественно не с натуры, а с натурой. Все определяется природой таланта художника: и тема, и язык. В конечном счете, у каждого художника формируется свой «код», диапазон выразительных средств через которые материализуются мировосприятия автора*

Я никогда не пытался себя куда-то «направлять», но стремился быть максимально открытым миру, чувствовать свою связь с ним, рассматривать себя проводником того, что через меня реализуется. В произведениях меня всегда привлекает их «рожденность». Рожденное и живет по законам живого. Примета таких работ их структурность, органичная взаимозависимость всех элементов, когда все реакции предметного, духовного мира претворяются в целостный пластический организм. Лишь целостное миросозерцание дарит человеку потенциальную возможность жизни в гармонии с собой и миром. Фрагментарность мировосприятия и разорванность души – явления одного порядка. Мне кажется, именно искусству сегодня дана самой природой возможность вернуть человеку целостное мировосприятие*

Для меня искусство не профессия, но состояние духа. Язык - категория мировоззренческая. Убежден, если поиск новых форм не вызван глубокой внутренней необходимостью, то ничего кроме мертворожденных вещей не получится. Тот, кто пренебрегает природой своего таланта во имя отвлеченных новых форм, совершает тяжкий грех, ибо предает то, к чему призван свыше*

Лист – это Космос, это бесконечность. Как ты коснулся его, так он тебе и отвечает. Как ты к нему, так и он к тебе. Вести диалог с листом нужно чутко и внимательно, как и с любым материалом. Это живой организм, с которым ты вступаешь в контакт. Работа начинает жить какой-то внутренней жизнью, я заранее не знаю, чем она кончится. Все элементы начинают взаимодействовать друг с другом, возникает собственная стихия пространства, пластики, ритма, цвета, света – путь к тому, что я называю органикой, когда работа приобретает собственное лицо, начинает отдельно существовать. Если такое случается, значит произошло наиболее органичное слияние всех средств в целостный организм, все элементы которого пронизаны единой энергией*

Я ничего не переделываю, не навязываю ничего, но если через мои работы люди станут чуть ближе, понятнее, роднее друг другу, то я не зря трудился и жил. Жизнь изначально ничему не учит, учит искусство. Через него человек обретает ту или иную систему ценностей. Оно учит, может быть, более всего именно тогда, когда «ничему не учит»: когда оно раскрывается просто, естественно и свободно, материализуя взаимоотношения художника и мира*

Когда возникает необходимость высказываться по поводу своего «творческого кредо» невольно испытываешь чувство неловкости. Думаю, прежде всего, потому, что словесные пояснения мало, что проясняют в том, что имеет иную природу выражения и собственную стихию. Кроме того, речь приходится вести либо о том, что уже свершилось, либо о своих творческих намерениях. Какой, однако, смысл рассуждать о некогда пережитом и уже свершившемся в произведении? Говорить о своих творческих намерениях, также лишено смысла, потому что, начиная работу, никогда не узнаешь, чем и как она завершится. Искусство для меня не акт воли, но акт откровения, акт творчества. Потому на вопрос: «Ваше творческое кредо?», я отвечаю: мое кредо в моих работах.*

Когда работаешь, когда живешь тем, что тебя сейчас полностью занимает, забываешь обо всем. Менее всего, в этот момент, думаешь о своем «Я». Это может показаться удивительным, но как только начинается выпячивание своего «Я», все кончается, и нет искусства. Получаются холодные, умозрительные, вымученные, выдуманные, плоские вещи, или – сплошная экзальтация… Конечно, не может быть не «Я». Но «Я» может быть только при самоотречении. Только тогда может возникнуть это «Я», подлинное «Я»*